Книга о вкусной и здоровой пище
Когда глубина и пустота Космоса открывается мне в пугающем своем безмолвии, я погружаюсь в то, что веками спасало и согревало в ненастные дни, – в книгу о вкусной и здоровой пище.
Кто не листал этот шедевр однажды, упиваясь разнузданной вакханалией вкусов и запахов, проступающих сквозь строгий шрифт и роскошные цветные вкладыши-иллюстрации, по глубине и насыщенности соперничающие с лучшими образцами фламандской школы, – а вот и рачительные хозяюшки разве что не в чепцах и накрахмаленных юбках, с продольными (от чрезмерной бережливости и вечных хлопот) морщинами на гладких лбах, – о, этот долгий, долгий провал, эта бесконечная истома привалившегося к теплым изразцам предусмотрительно растопленной печи, о, отдохновение усталого мужа, с удовлетворением озирающего полные закрома свои, в которых полки ломятся от яств, от накрытых белоснежными салфетками мисочек и тарелок, от рядами застывших банок с консервацией, – а вот, собственно, и досуг, а вот и досуг счастливого семейства, закатывающего одну за другой прозрачные емкости, в которых чего только нет…
Тут тебе и рассольник, и брикеты с гречневой кашей, готовой практически к употреблению, и мясистые перчики, и икра кабачковая, – о, кто не знает кабачковой икры, – основы всяческого застолья, – и жестянки с горошком, и остроугольные пакеты с брызжущим из внезапной дырочки молоком, и увесистая пачка, на которой написано, – творог, – и можете не сомневаться, это творог и есть, – а чего стоят миниатюрные сырки с изюмом! А рассыпчатый обильно сдобренный маслом картофель, а томная пышность пюре… А вот и запотевшая кринка, за мутным стеклом которой угадываются тучные пастбища и сытые коровы, и звонкая веселая струя ударяет по оцинкованному дну, и распаренная молочница семенит, сгибаясь под тяжестью надоя.
Так, сглатывая вязкую слюну, листаю картинки старых добрых времен, в которых вкусы были простыми, еда – сытной, семьи – под стать копошащемуся муравейнику, а иначе никак, – единственный способ выживания, – засучив рукава, месить тесто, со лба смахивая взмокшую прядь, детей отгоняя во двор, мужей – к мерцающим тускло экранам.
Последнее прибежище в смутные дни – месить и месить, крошить, томить, резать, тереть, размешивать, валять и замачивать, а после – раскатывать, лепить, терзать и кромсать, – из невесомой пыли и влажных плотных комков создавая основу всяческого бытия, – простую и сытную домашнюю еду, после которой пустота и бездонность космоса, а также близость грядущего катарсиса покажутся смешными и далекими, а, главное, совершенно несерьезными, потому что тот, кто хорошо кушает, спит крепко и живет весело, и сны ему снятся уютные, – в них кастрюли звенят, пельмени урчат, огурчики трутся пупырчатыми боками, капустка бродит, придавленная скользким камнем, и счастливое сонное тепло пещеры, в которой живут по одной ей понятным законам, потому что сколько книжку не листай, а всякая хозяйка своим секретом владеет.
(© Каринэ Арутюнова, "Другой жанр")